Юрий Леж - Искажение[СИ, роман в двух книгах]

Подыскивая слова поубедительнее, Пухов замотал головой, зажестикулировал отчаянно, но так и не смог ничего умнее придумать, махнул рукой и поднял свою рюмку.

— Ты считаешь, что нас эти "черные дядьки с железными глазами" за своих примут? — засмеялась было Анька. — Слушай-ка, а ведь если они их так описывают, то вдруг это просто роботы? Человекообразные, этакие… ну, не то, что у вас в цехах…

— За кого вас примут, я не знаю, но то, что вы "не от мира сего" уже должно как-то сказаться, — уверенно ответил Пухов. — Да и вам самим может быть повезет. Все-таки место там, что ни говори, мутное, загадочное, а гробница вас обратно, к себе, не пускает, сколько не пробовали… Оно, конечно, вам бы и здесь неплохо было, тем более, Анна Ивановна, ты вон как нашу систему снабжения вскрыла, с полоборота, вот что значит — взгляд со стороны, то есть, совсем с другой стороны, но… Вольному — воля, как говорится. Может быть, через этот лагерь вы к себе и шагнете? Почему нет?

"А что же до роботов… вряд ли это, ну, не нужны человекообразные создания для решения конкретных задач, а роботов ведь только под конкретные задачи разрабатывают. Человекообразность нужна, когда задачи четко не определены. А если надо куда-то пойти, что-то взять и вернуться, то не проще ли соорудить тележку с манипуляторами?"

— Ладно, пусть не роботы, — согласилась Анька, — пусть какие-то потусторонние личности шастают…

— Вот именно — шастают, — перебил её Пухов. — Правильное слово нашла. Пока по нашей земле кто-то шастает, я должен знать: кто, зачем, почему? На прогулку — пускай гуляют, сколько влезет, развлекаются, даже и друзей с собой приводят. А вот если шпионить за нами посланы — другой разговор. На кого шпионить? Что выведывать? Какой нам от этого вред может быть…

— Контрразведка, — уважительно выговорил Паша. — Серьезное дело…

— Да как хочешь называй, — кивнул Пухов. — Безопасность у наших людей должна быть. Ото всего. Вот и приходится и с "летающими тарелками" разбираться, и с этими аномалиями всякими…

— Да, кстати, а что с той гробницей? — поинтересовалась Анька. — Что там за фрукт такой лежит, явно нечеловеческой наружности?

— Работаем, — веско ответил Егор Алексеевич. — Понятно уже многое, но… чего я вам буду мозги пудрить? Почти ничего непонятно. Ясно только, что те "тарелочники", что я пояти живьем видел и этот фрукт — одного поля ягодки. Но "тарелки" с нашей территории убрались почти сразу после той аварии, ну, после того, как сбили одну такую. Не видать и не слыхать нигде уже лет пять, хотя мы особую ориентировку по ним давали. Зато теперь в американской прессе бум. У них они объявились. Ну, да это ко мне уже сбоку припеку, хотя и приходится контролировать, ведь они же не Россией или САСШ интересуются конкретно, а, похоже, Землей в целом…

"И как-то у них получается своим появлением время-пространство искривлять, иначе того перехода в гробнице не было бы, и вы продолжали себе спокойно шашками махать в своем, мирном Белуджистане…"

— Вот уж мирным-то его никак не назовешь, — хмыкнул Паша.

— Да чего там обижаться, — согласился Пухов. — По сравнению с тем, что у нас тут творится на границах с Пакистаном, там, у вас, тишь да гладь, да божья благодать…

Возразить было нечего. "Великое переселение народов", вызванное химической и биологической войной между индусами и пакистанцами, подогреваемое буржуинскими спецами из разведок всех мастей, выглядело натуральным кошмаром, ожившими картинками Иеронима Босха и Дюрера.

Анька и Паша притихли невольно, вспоминая все, что успели они повидать в Белуджистане, пока Пухов не решил все свои дела, связанные с гробницей, вернее, захороненной в ней таинственной персоной, и не вытащил их в Россию. Даже нервные, навеянные жутковатой явью сны Аньки не шли ни в какое сравнение с увиденным наяву: десятки тысяч мертвых людей, лежащих в пустыне, прямо на песке, там, где их застала смерть; десятки тысяч гниющих заживо, буквально на глаза превращающихся в пока еще живой, с трудом передвигающийся, но ощущающий боль и страдания кусок распадающейся плоти; тысячи сожженных, считай, заживо в карантинных лагерях при попытках прорыва из-за колючки; а еще были боевые стычки с уцелевшими, пусть и зараженными боевыми подразделениями непонятно чьих армий, были мрачные, с горящими глазами диверсанты, подсыпающие отраву в колодцы, пытающиеся заложить мины или просто взорвать себя в людном месте…

Скрипнула певуче приоткрытая входная дверь, это Анька, не так давно в очередной раз выглядывавшая в буфет за добавкой коньяка, не стала прикрывать её плотно. Как по команде все присутствующие повернули головы и уставились слегка ошалевшими от потусторонних разговоров и коньячка глазами на вошедшего. А он замер в дверном проеме от неожиданности, чего-чего, а на такое всеобщее внимание при встрече он не рассчитывал. Простецкого вида белобрысый паренек в мешковатом темно-синем комбинезоне летного состава, с пилоткой, засунутой по традиции под левый пристегивающийся погончик, раскрыв дверь, замялся, будто бы выбирая, к кому из присутствующих обратиться, а потом, тяготясь затянувшимся молчанием обитателей депутатской транзитной комнаты, сказал в пространство:

— Товарищ инспектор, там борт попутный образовался…

— Какой-такой борт? — спросил Пухов. — Откуда?

— Вертолетный, внеплановый, — обрадовался техник, которого послали к инспектору Контрольного отдела более опытные, умудренные жизнью товарищи, считающие, что поговорка "Подальше от начальства, поближе к кухне" распространяется не только на армию, но и на все сферы человеческой жизни.

— Там, конечно, без удобств, да и по времени больше, чем рейсовым самолетом получается, — затараторил парнишка, — но пока вы дождетесь, пока лететь будете… вообщем, вертолетом вы часа на два раньше на место попадете…

— Вы как, если без удобств лететь? — повернулся Егор Алексеевич к своим гостям.

— А чего нам удобства? — пожала плечами Анька. — Возьмем коньячка в запас, сигарет… Вот и все удобства…

Паша молча кивнул, соглашаясь на перелет без слов.

Подвешенные высоко над рукотворными островерхими холмами пустой породы прожектора заливали окружающее пространство пронзительным, синеватым светом. И неестественно четкие черные тени лежали в узких проходах между конусами отвалов. Поскрипывали под подошвами мелкие, как песок, и покрупнее, размером с речку гальку, окатыши. И кроме этих звуков ничто не нарушало ночного покоя "склада открытого хранения", как называлось это место в официальной комбинатовской документации.